Энигма по имени Кови

29 января 2019

Интервью Алексея Ковалева газете «Спорт-Экспресс»

— Сергей Самсонов сказал, что вы были самым техничным хоккеистом, против которого он когда-либо играл. Евгений Кузнецов заявил, что нет ни одного человека, сравнимого с вами по уровню индивидуального мастерства. Вы встречали игрока, который был бы сильнее вас в этом компоненте?

— Нет. Я стараюсь быть честным перед вами. Когда я был еще ребенком или чуть постарше, то не испытывал чувств, присущих нынешнему поколению. Сейчас ребята выглядят неуверенными в себе или просто боятся из-за того, что их соперник больше габаритами. Для меня в их годы каждый матч проходил под девизом «дайте мне показать этим парням, как я могу их оконфузить и насколько я хорош. Завести соперников настолько, что они начнут за тобой гоняться, а я буду хохотать». У меня была такая психология — она показывала, насколько я чувствовал уверенность в том, что делал на льду.

Сейчас у мальчишек такой уверенности почти нет. Раньше, когда я смотрел за игроками, то у них было заметно эго: «я – особенный, показываю всем, насколько быстрым может быть хоккей». Теперь каждый находится на примерно одном уровне с другими. Может быть, кто-то чуть лучше. Но больше не встретишь парня, про которого хочется сказать «черт возьми, за ним надо обязательно посмотреть».

— Ваша уверенность была важной составляющей, но помимо нее присутствовали и другие элементы, которые выделяли вас среди прочих.

— Я выработал свой стиль, базируясь на опыте. Занимался с фигуристами и конькобежцами, вот поэтому у меня никогда не было проблем с пахом и спиной. Если говорить об умении работать с шайбой и других технических навыках, то я смотрел за другими игроками и проводил анализ. Старался придумать что-то свое, чтобы понять, как стать более непредсказуемым и эффективным. Анализировал, что можно изменить в своей игре, если другие команды знают о том, как я буду действовать. Вот так я и выработал собственный стиль. Я смотрел на хоккей с многих сторон и мог подготовиться к каждому моменту. Почему все думают, что я какой-то особенный? Все только потому, что я способен сделать определенные вещи.

Мне 45, я поигрываю с молодыми ребятами. Но мой девиз никуда не делся – «приходите ко мне, и я покажу вам, как надо играть».

— Кажется, слово «энигма» (загадочный человек, тайна, головоломка) было придумано в тот день, когда вы вышли на лед, поскольку каждый тренер и журналист использовали его, чтобы описать хоккеиста Ковалева.

— Это забавно. Когда-то мне казалось, что в этом слове есть какой-то негативный подтекст, но, наверное, его и нет. В любом случае, я до сих пор не понял, даже в конце своей карьеры, почему меня так называли. Полагаю, частично это связано с ревностью со стороны тренеров и журналистов, создававших общий настрой в духе «в один день он играет, на следующий – нет, поэтому никто не знает, чего от него ожидать». Любой человек знал, насколько я хорош, но никто не стремился понять, в какой обстановке я нахожусь, с какими тренерами мне приходится работать. Мне была нужна хорошая атмосфера, чтобы продемонстрировать свои лучшие качества.

Мне периодически везло с этим, а лучше всего было в «Питтсбурге». Когда я туда перешел, то мне сказали, что не собираются переучивать меня: «Ты знаешь, как играть в хоккей – вот мы и посмотрим. Действуй так, как привык».

Потом я менял команду, и все начиналось заново. Не знаю причин. Люди ведь смотрели мои игры и видели, что мне нужно. Возможно, такой подход был связан с тем, что я приехал из России, а не родился в США или Канаде. Возможно, людей бесило то, насколько я талантлив. Они говорили, что раз я могу сделать один особенный финт, то способен сотворить и что-то другое. Но я не понимал, зачем мне что-то еще делать, поскольку не видел в этом смысла. Сидя на скамейке, я всегда анализировал, зачем тренер идет на определенные перестановки. Чего он собирается добить этими переменами и почему выпускает следующей именно эту тройку?

Я все еще смотрю за тем, что могут сделать молодые ребята, что им стоит поменять, чтобы облегчить себе жизнь и стать более успешными. Множество хоккеистов не способны анализировать игру правильным образом. Они ищут ответы не там, где надо. Поэтому и необходимо вмешательство со стороны тренеров. Моя игра была очень продвинутой и базировалась на научном опыте – я способен подмечать определенные проблемы и делать это очень быстро.

Как-то раз на тренировке «Куньлуня» мы, присев на скамейку, общались с тренером по физической подготовке. Я попросил его выбрать одного игрока и сказал, что, не зная, есть ли у того какие-то проблемы со здоровьем, понаблюдаю за ним и все о нем расскажу. Тренер выбирал одного за другим. Я говорил, что кого-то беспокоит пах, кого-то — спина и так далее. Даже не знаю, как у меня так получалось, но со всеми проблемами я сразу попал в точку. Вот вам и пример, насколько детально я разбираюсь в хоккее. Но люди этого не понимают! И поэтому иногда у них сносит крышу.

Это единственный способ объяснить, почему меня называли «энигмой». Дайте мне просто поиграть. Раз у меня столько таланта, который я много раз показывал в деле, то почему всегда возникают вопросы? Возможно, влияло еще и то, что я – человек из другой страны, другого мира, другой культуры.

— Вы выиграли почти все престижные награды в хоккее. Что помешало взять «Арт Росс Трофи» — приз лучшему бомбардиру регулярного чемпионата НХЛ? Или вы никогда не ставили перед собой такую цель?

— Когда ты совсем юный, то всегда дело касается только того, что сможешь показать в индивидуальном плане. Но как только выходишь на профессиональный уровень, то важно быть хорошим парнем для кого-то еще, а не только для себя самого. Допустим, я сделаю всю работу и отдам кому-нибудь пас на пустые ворота. Вот человек-то обрадуется! По этой причине я стал действовать иначе и концентрироваться на командной игре. Я просто сделаю то, что лучше всего подходит команде в данный момент. Если все сложится как надо, и я что-нибудь выиграю, то это будет здорово, не получится – остается шанс попробовать еще раз.

Никогда не задумывался об индивидуальных призах. Для меня хоккей всегда был командным видом спорта, поэтому я и стал им заниматься. В противном случае выбрал бы теннис или что-то в таком роде, беспокоясь только о личных успехах. Нет ничего лучше, чем выиграть чемпионат страны, Олимпиаду или Кубок Стэнли, оказавшись в окружении еще 25 парней, и праздновать всем вместе. Побеждает команда. Заменить это празднование чем-то другим невозможно.

— Какая самая значимая ваша победа?

— Самая важная – золото Олимпиады-1992, поскольку я русский, а тот успех был очень важен для нашей страны с учетом ситуации, в которой мы тогда оказались. В то же время нельзя не вспомнить Кубок Стэнли с «Рейнджерс». Вернуть титул после перерыва в 54 года и стать частью истории – это было мощно и незабываемо.

Олимпийское празднование пролетело быстро. Плюс мы находились в другой стране. Наша команда отмечала золото, перебираясь из одного места в другое. Потом мы полетели домой, снова отпраздновали победу, прыгнули по машинам и в один момент все закончилось. Я отправился к себе домой, чтобы провести время в кругу семьи. Вот и все.

Кубок Стэнли – другое дело. Я не спал четыре дня. Меня попросили произвести символический первый бросок мяча на игре «Нью-Йорк Янкис». Я смог только извиниться и сказать, что мне надо лететь домой, и отправился спать. Ни на какой бейсбол я не попал. Торжества по поводу победы продолжались и продолжались.

— На Олимпиаду-1992 вы отправились в составе Объединенной команды и, стоя на подиуме, слушали олимпийский гимн и смотрели на подъем белого олимпийского флага. Это не подпортило впечатление от победы?

— С одной страны – да. Но когда тебе 19 лет, то до конца этого не понимаешь или не придаешь значения. Самое важное – медаль, висящая на груди. Мы все знали, откуда приехали и где родились. В то время меня не покидала мысль, что Россия дала мне все, начиная с моего тренера. Наверное, каждый прошел через это. У нас не было страны, нам не о чем было думать и вспоминать. Свитер без единой надписи, олимпийский гимн. О чем еще думать в этот момент? Только о том, что в твоем сердце – кто ты такой и откуда родом.

— Как-то вы сказали, что в молодые годы были помешаны на компьютерных играх.

— Когда я приехал в НХЛ, то был компьютерным маньяком. У меня была приставка Супер Нинтендо со сменными картриджами. Их было штук 35-40. Я не вру. Они валялись на полу. Стоило мне только проснуться, я садился за игру, одновременно завтракая. Иногда даже опаздывал на тренировки, поскольку хотел пройти какой-нибудь уровень. После занятия я снова садился за игры часов на 5-6, потом что-то ел на ходу и брал в руки приставку, засиживаясь с ней до глубокой ночи. От этого мне становилось только хуже. Я достиг момента, когда игры стали мешать хоккею. Какие-то вещи и вовсе забывал. Как будто твой мозг перестает работать, и ты не можешь вспомнить, что обычно делаешь.

Поначалу я подумал, что слишком устаю и должен больше спать. Потом, сидя на скамейке, понял, что иногда думаю о компьютерной игре, а не о хоккейной. Тогда и пришло понимание, что все движется куда-то не в правильном направлении. Однажды я пришел домой, выдернул приставку из розетки и выкинул. К играм с той поры не прикасался до момента, когда у меня появились дети.

— Играете с ними?

— Сейчас игры стали настолько продвинутыми, что от них меня тошнит. В мое время они не были трехмерными, а персонажи не выглядели настолько реалистично при просмотре под разными углами. Сейчас во время игры я начинаю испытывать головокружение, потею и бледнею. Со мной что-то случилось, когда я понял, насколько данная зависимость сказывается на хоккее. Это влияло на мой разум так сильно, что я помчался домой и вырубил приставку из сети. Даже когда мои дети начали играть, я смог показать им, как это делать, но потом ушел куда подальше. Я не пытаюсь бороться с самим собой. Мне это просто больше не нужно.

— После 1992 года вы играли на нескольких Олимпиадах, но больше не завоевывали золото. В 2006 году у вас был конфликт с главным тренером Владимиром Крикуновым. Вы общались с ним в этом сезоне, когда «Куньлунь» играл против «Динамо»?

— Я ни разу не разговаривал с ним с того момента, и я видел много его интервью, в которых он говорит обо мне – предполагаю, что он пытается оправдать себя: мол, если бы не этот хоккеист, мы выступили бы лучше. Он до сих пор считает так. По мне, куда важнее, что у нас была хорошая команда, которая могла победить, но у нее не было правильного руководителя. Конечно, это раздражает меня, и я не могу забыть об этом. Та Олимпиада была прекрасным шансом на золото – такие не возникают легко. Любой шанс, любой момент, который есть у хоккеиста, он хочет использовать по максимуму. Это принесло разочарование, и, конечно, я никогда не смогу забыть про это.

Я и сейчас зол на этого человека, я вообще не уважаю его. Даже после всех этих лет он не признает своих ошибок и в то же время продолжает обвинять хоккеистов. Это неправильно. Оставлю это на его совести, если он такой человек – что ж, пусть будет так.

— Если вы бы могли переиграть один матч в вашей карьере, какой вы бы выбрали?

— Было много таких матчей, но первый, который приходит ну ум – тем более что мы вспомнили Крикунова – это полуфинал Олимпиады-2006, когда мы после победы над Канадой уступили Финляндии.

— Что бы вы сделали иначе?

— Как капитан я, вероятно, мог подготовить команду лучше. И, конечно, приложить больше усилий, чтобы повлиять на тренера. Мы сидели молча, пока не стало совсем плохо, и только потом начали давить. Дошло до того, что Каспарайтис встал и просто сказал: «выпусти этого парня на лед». Конечно, я бы хотел изменить то, что случилось в той встрече.

Еще один такой матч – полуфинал ЧМ-2005 во время локаута. Мы проигрывали 0:4, но почти смогли отыграться, забросив три шайбы. А я не использовал шанс забить, находясь прямо перед воротами. Шайба была почти на линии, и я прыгнул, чтобы добить ее, но не попал. Счет мог стать 4:4, и это был бы отличный шанс выиграть чемпионат мира.

Почему я вспомнил про эту встречу? Я не попал в Тройной золотой клуб, так как не побеждал на ЧМ. Да, выигрывал МЧМ, но не взрослые турниры.

— Перед началом сезона вы заявили, что трудно оценить уровень развития хоккея в России просто потому, что давно не были в стране. Что скажете по прошествии почти целого сезона?

— Если сравнивать с теми временами, когда я играл за «Атлант», в России все улучшилось. Имею в виду отношение менеджмента к хоккею и людям, которые работают в клубе. Стало почти как в НХЛ. Игрокам больше не приходится таскать свои баулы. Этим и прочими вещами теперь занимаются специальные люди.

Или перелеты. Раньше у нас не было чартеров, приходилось летать обычными рейсами. Мы иногда часами ждали вылета в аэропорту, если самолет задерживался, и спали прямо там. Все стало гораздо лучше.

Наконец, стиль игры. В прежние времена подавляющее большинство игроков КХЛ были россиянами. Сейчас появилось больше иностранцев, поэтому получается гремучая смесь. Те, кто имеют опыт выступлений в НХЛ, привносят его сюда. По этой причине хоккей становится более популярным. Каждая команда выглядит по-своему, имея собственные сильные стороны. Помню, что, когда уезжал из России, популярность игры снижалась. В определенный момент пошел обратный процесс. Вот по этой причине все иностранцы начали приезжать в Россию.

По-прежнему считаю, о чем много раз уже говорил раньше, что хоккей станет более зрелищным, если КХЛ перейдет на маленькие площадки, как в НХЛ. Похоже, здесь об этом думают иначе. Наверное, большой лед облегчает развитие комбинаций, игроки в таких условиях пытаются использовать все пространство. Но я уверен, что на маленькой площадке будет проще проявить свое высокое мастерство, а сама игра станет быстрее.

— Удивительно, что вы привели такой аргумент, поскольку ранее критиковали НХЛ за снижающуюся смотрибельность.

— Мое мнение осталось прежним, поскольку многое изменилось с того времени, когда я еще сам играл. Раньше нападающим приходилось быть креативными, брать игру на себя и не расставаться с шайбой быстро. Потом изменения в правилах оказали огромный эффект на искоренение зацепов и задержек. В мое время приходилось уходить от этого, «включать ноги», играть в «отдал-открылся-получил обратный пас». Теперь у тебя есть два партнера, носящихся по площадке со скоростью 100 миль в час. Стоит только кому-то из них отдать передачу, и он почти сразу оказывается в чужой зоне. Вот поэтому созидательных, творческих решений почти не видно.

Некоторые команды, как «Питтсбург» и «Чикаго», обладающие возрастными игроками, пытаются делать упор на созидание. Но в основном это происходит только в зоне атаки. Своя и нейтральная зоны проходятся за счет одного максимально быстрого паса, потом подставление — и понеслись. Как-то раз я повел своих детей на матч «Рейнджерс». Так даже не смог выделить для себя хоть одного игрока, за которым надо смотреть. Обычно ты учишь детей на конкретном примере, выделяя кого-то одного. Смотри, как он двигается, как обращается с шайбой, как делает передачи. В одной из смен, что заметили даже мои дети, шайба касалась льда от силы секунд десять. Все остальное время она находилась в воздухе. Как в футболе. Мне просто хочется, чтобы игра в НХЛ стала чуть более творческой, как в старые-добрые времена. Все понимают, что игра постоянно меняется. Через 5-10 лет мы будем говорить совсем о других вещах.

— Но вы можете влиять на характер игры как тренер. Примеров, когда русские и европейские хоккеисты после окончания карьеры занимают важные посты в командах НХЛ, почти нет. Вы не рассматривали такую возможность для себя?

— Сразу после завершения карьеры у меня не было порыва стать тренером или остаться в каком-то качестве в хоккее. Я и так провел в нем столько времени, посвятив этому занятию всю свою жизнь. После того, как ты повесил коньки на гвоздь, нет никакого желания прикасаться к хоккею. Хоть смотреть, хоть говорить о нем. Но как только твои голова и тело отдохнут, ты начинаешь заниматься воспитанием детей, таскать их к частным преподавателям — и вот потом начинаешь задумываться о возвращении в хоккей. Единственный способ сделать это — идти в тренеры.

Во время переговоров с «Куньлунем» меня не интересовало, дадут ли сразу поработать главным тренером или назначат ассистентом. Я просто хотел помочь парням. У меня есть желание поделиться своими знаниями с кем-нибудь еще, посмотреть, как это им поможет и сделает счастливыми. Уникальная составляющая заключается в том, что я все еще способен кое-что показать на льду, а не просто болтать языком. Много раз ты остаешься один на один с игроком и по выражению его глаз осознаешь, что он полностью всего понять не может. Я же могу выйти с ним на лед и лично показать то, о чем с ним говоришь в другой обстановке.

— Помню, вы говорили, что хотели играть до 50 лет. У «Куньлуня» сейчас много травмированных. Может, пора вернуться на лед?

— Была такая идея, и я сказал, что не против сыграть несколько матчей. Меня пытались заявить в состав «Куньлуня» в дедлайн 27 декабря, но не успели. Я говорил тогда, что не против, если меня включат в ростер, просто на всякий случай. Такое уже делали в Швейцарии, когда я работал генеральным менеджером и спортивным директором «Виспа». В той лиге допускалось держать в составе двух легионеров. Посреди сезона один из них получил травму, а замену мы не могли найти. Подходящие игроки были слишком дороги, поэтому я предложил свою кандидатуру — мне-то платить много не нужно. В итоге я провел 11 игр, и получилось неплохо.

На самом деле это была отличная возможность для команды посмотреть, как я играю. После этих игр некоторые хоккеисты даже пытались повторять за мной, как надо перехватывать пасы, как бросать или вести шайбу. Одним из преимуществ стало то, что я мог показать своим примером, как вижу игру. Иногда они приезжали на скамейку и спрашивали: «Вот, блин, как ты это сделал?» Годы упорных тренировок — вот как!

— В тренерской работе вас многое удивило?

— Я уже раньше говорил, что в командных видах спорта нужно рассматривать команду как семью. Только так здесь можно выжить. У вас должно быть две семьи — одна дома и одна здесь. На моей памяти, когда такого не происходило, тренер был оторван от команды. Игроки тянули в одну сторону, тренер — в другую. Возникает сумятица, и все летит к чертям.

Нужно чувствовать, в чем нуждается каждый игрок и чего он хочет. Например, иногда надо поговорить с хоккеистом, чтобы снять стресс. Для этого нужно стать ближе к ним. После этого можно делать свои выводы. Я понял, что связь между игроком и тренером крайне важна. Плюс, если в команде собраны парни из многих стран, это может превратиться в настоящий кошмар. Что впечатляет меня в «Куньлуне», это то, что в клубе девять разных языков, и некоторые парни в начале испытывали неудобства, но они все равно бились, надеялись и верили, что все получится. Если в раздевалке хорошая атмосфера, то и команда будет успешной.

— Когда появляются дети, часто слышишь голос своих родителей из собственных уст. А как в хоккее — ваши бывшие тренеры влияют на то, что вы говорите игрокам?

 — Будучи родителем, каждый вносит коррективы. Конечно, некоторые ведут себя, как их родители с ними в детстве. Но жизнь не стоит на месте, и появляется много новых вещей. Ребенком я любил ходить в лес на лыжах со всей семьей. Мои дети, наверное, предпочтут пройти еще несколько уровней на приставке. Хотя… Надо будет им как-нибудь предложить.

Вы же всегда выносите что-то из изученного и вносите коррективы, исходя из ощущений. Если я не согласен с тем, что мне сказал тренер, то зачем мне навязывать это тем, кого я учу? Ты сам определишь, как лучше объяснить ту или иную вещь. Мне, например, никак не шло на пользу, когда тренер орал на меня за какую-то ошибку. Я только злился. Разве это поможет молодым хоккеистам сейчас? Вместо этого я лучше потрачу 15 минут, но разъясню игроку, что хотел от него.

— НХЛ отменила Кубок мира-2020. Вы играли на двух таких турнирах. Игроки воспринимали их серьезно?

— Это всегда был важный турнир. В старые времена были Олимпиады, чемпионаты мира — много турниров. Даже не могу сказать, что лучше и правильнее. Конечно, Кубок Стэнли и Олимпийские игры остаются главными событиями. Меня расстроило решение НХЛ не отпускать своих игроков в Пхенчхан, но в то же время лигу можно понять. Игрокам, естественно, непросто приходится. Часто ли проводят Олимпиады? Это шанс для хоккеиста сделать что-то для своей страны.

— Пол Биссоннетт и Райан Уитни в своем знаменитом подкасте недавно обсуждали Кубок мира и МЧМ и сошлись во мнении, что топ-4 сборных в мире — это Канада, США, Финляндия и Швеция. Согласны, что Россия туда не входит?

— Нет. Этим парням я больше не стал бы доверять. Они могут что-то знать, но опять же не понимаю, по какому принципу они анализировали каждую сборную. Интересно, что бы они ответили мне на вопрос: «А что же не так с российской командой?» Я точно не согласен с ними. По мне, так им почему-то не нравится Россия. Дело в политике.

— А если бы Кубок мира стартовал завтра, как бы Россия на нем выступила?

— Мы бы вошли в тройку. Честно, не скажу, что мы были бы первой, лучшей командой, но в топ-3 были бы.

— Александр Овечкин догнал Сергея Федорова и скоро станет самым результативным россиянином в НХЛ. Считаете ли его лучшим русским хоккеистом в истории лиги?

— У меня немножко другой взгляд. Ничего не имею против Александра — он великий игрок, отличный снайпер и все такое, но я всегда выбираю хоккеистов, которые максимально универсальны. Снайпер, плеймейкер, хорошо катается и отрабатывает в обороне — игрок, который способен на очень многое, поэтому и запоминается. Возьмем Федорова — он всегда был на виду, в каждом матче. Конечно, Овечкин заметен, но благодаря своим голам. А когда смотришь на Федорова, Дацюка, Малкина, сразу видишь их индивидуальность. И нет ничего, что им не под силу сотворить. Именно так я определяю классных игроков. Овечкин хороший снайпер, у него прекрасный бросок, он здорово играет в тело. Но я больше ценю целостных игроков.

— И кого же выберите лучшим среди россиян?

— Если брать двоих, это Федоров и Дацюк. Дело не в только одном суперброске — важны катание, владении шайбой, дриблинг, ведение игры. Как в старые времена, когда я смотрел игру тройки ЦСКА — слияние творчества, хоккейного чутья и понимания на льду.

— Чему отведено самое важное место в вашем доме — олимпийскому золоту, перстню за Кубок Стэнли или тому самому счастливому троллю?

— Все они хранятся где-то в ящике комода. Даже не знаю, где именно. Я их не выставляю напоказ.

— Значит, тролль снова потерялся?

— Нет, он где-то в своем доме, но у меня немного вещей на поверхности. Медали недавно собрал в сумку, чтобы показать детям. Для них это круто. Перед этим я долго искал их и нашел в каком-то пакете. То же и с перстнем — он хранится в коробке.

По значимости, конечно, невозможно забыть Кубок Стэнли, ведь «Рейнджерс» так долго не могли его завоевать. Но для меня ничто не заменит олимпийскую медаль, потому что страна в тот момент переживала. К тому же никто не ожидал, что мы победим. Из той команды только Быков и Хомутов уже многое выигрывали, для нас они были, как отцы. Еще была опытная спартаковская тройка Болдин – Прохоров – Борщевский, остальные в команде были молодые. Никому не было до нас дела — такое вот было ощущение. Никто на нас не рассчитывал, и мы просто всех удивили.